Попал во 2-ю ударную армию, созданную для прорыва блокады Ленинграда. В декабре 1941 года её командующим был назначен генерал Григорий Соколов, до этого бывший заместителем наркома НКВД. Под его руководством 2-я армия 7 января 1942 года попыталась перейти в наступление. Не имея артиллерии и, испытывая острую нехватку телефонного кабеля и радиостанций, армия из 12 000 бойцов только за первые полчаса боя потеряла убитыми и ранеными около 3 000 человек. 10 января вместо Соколова, будет назначен генерал Николай Клыков, под командованием которого 2-я армия попадёт в окружение. В апреле 1942-го в окружённую армию на самолёте будет доставлен новый командующий – генерал Андрей Власов…
– Я оказался на Волховском фронте в декабре 1941 года. Наша 2-я армия называлась ударной, так как должна была участвовать в наступлении. Но у нас не то что танков и самолётов, а даже пушек не было! Из оружия мы имели только винтовки. Автоматов не было ещё, а если и были, то только у командиров. И то не у всех, а только у командиров рот. Так что по сравнению с немцами мы были вооружены плохо, – вспоминает Леонид Фёдорович.
– А сколько патронов вам выдавали?
– А патронов хватало. Только это ничего не решало. Мы находились в лесу на опушке, а в пятистах метрах на возвышенности среди замёрзшего болота была деревня. Вот там-то и засели немцы. Им крестьяне топили печки, они грелись, пили чай и в окна наблюдали за нами. Именно в окна!
– В смысле?
– Потому что холм, на котором стояла деревушка, немцы облили водой. На сорокаградусном морозе вода превратилась в лёд, и у нас не было никакой возможности добраться до них. Вот немцы и наблюдали за нами из натопленных хат. Когда же мы пробовали наступать, то немцы успевали половину из нас убить или ранить. Так мы и падали в снег – кто живой, а кто мёртвый. После такой атаки мы уже не могли отойти. Ведь мы лежали внизу и на открытой местности, и немцы открывали огонь по всем кто двигался. Поэтому каждый из нас потихоньку вкапывался в снег и ждал наступления ночи. Зимний день короткий, и темнело тогда рано. Вот так в темноте и возвращались на исходные позиции. А там нас уже ждало новое пополнение, так что утром мы опять могли идти в бой в полном составе. Но после наших атак половина винтовок так и оставалась лежать на поле вместе с убитыми. Так что вскоре пополнению нечего было дать в руки, и в атаку стали ходить с одной винтовкой на двоих. Потери были страшными. Командовал нашим Волховским фронтом генерал Мерецков, недавно выпущенный из тюрьмы. Ему приказали прорвать блокаду Ленинграда и, как я полагаю, он уже не думал о людях – сколько их там погибнет – ему нужно было выполнить приказ! Поэтому каждый день люди прибывали на фронт и их перемалывало…
Убитые так и лежали там?
– Нет. Как-то раз во время затишья я тоже попал в команду людей, которых отправили собирать и хоронить убитых. Нам дали одну кирку и одну лопату. Земля так промёрзла, что её никакой лом не брал. Поэтому мы прорубали лёд глубиной до метра и волокли туда убитых. Никаких носилок у нас не было, поэтому мы таскали убитых, беря их за шинель. Но когда человека убивали, он же не ложился на землю пластом и рук не складывал, чтоб потом нам легче его было хоронить. Нет. Каждый падал по своему, поэтому у кого рука вот так, у кого нога…
Убитых было много и всех нужно было захоронить. А как таких хоронить? Приходилось их трамбовать. Могилы глубже метра выкопать не удалось, поэтому сложим туда убитых и сверху колотым льдом прикрыли. Весной, конечно, лёд растаял, и эти мёртвые опять показались…
Леонид Фёдорович замолчал.
– А как вы были одеты при таком морозе?
– Одеты мы были хорошо, – обрадовался Леонид Фёдорович новой теме. – Немцы потому и грелись в хатах, что зимней одежды у них не было. А у нас было тёплое нательное бельё. Затем зимнее бельё. Дальше брюки ватные и телогрейка. И на это всё – шинель. Подшлемник и шапка ушанка. На ногах валенки. Конечно, когда солдат так навьючен, то он был немного скован в движениях, зато обмороженных я тогда не видел. И это при том, что мы ночевали ни в землянках, ни в домах каких, а прямо на снегу!
– Как это?
– А так! Снег нам был и землянкой, и хатой. У нас даже вырытой линии окопов, как у вас на «Линии Сталина», не было. Просто каждый боец рыл себе нору и валился туда. А траншей, по которым можно ходить друг к другу у нас в том лесу не было. Вот мы и ночевали в снегу.
– И сколько ночей подряд вы так ночевали?
– А всю зиму и ночевали, – рассмеялся Леонид Фёдорович. – Я как попал на фронт, так до самого ранения на снегу и спал. И только когда попал в полевой госпиталь, только тогда оказался в палатке и на кушетке такой. А так…
Конечно, были случаи, когда мы иногда углублялись в лес и разводили там костёр. Но делали это редко. Мы так уставали, что засыпали где угодно. Даже в бою! Упадёшь, бывало во время атаки, а сил подняться нету. Думаешь, отдышусь немного и поднимусь. Пули над головой свистят, а глаза сомкнулись, и ты проваливаешься в сон…
Так что выспаться нормально я смог лишь попав после ранения в госпиталь. А был я ранен дважды и последний раз очень тяжело. После госпиталя меня направили в Горьковское училище зенитной артиллерии. Закончил его летом 1944 года, когда уже освободили Минск. Вот туда и направили меня с заданием сформировать и подготовить к боевому дежурству 269-ю отдельную радиолокационную батарею 73-й зенитно-артиллерийской бригады, прикрывавшей столицу Советской Белоруссии. Вот так я оказался здесь, и, слава Богу, дожил до 97 лет и даже встретил в Минске 75-летие Великой Победы!
Леонид Фёдорович Шах (в центре) перед премьерой фильма «28 панфиловцев»
